Милиционер из Запорожья проработал 3 месяца в зоне отчуждения
35 лет назад, 26 апреля 1986 года, произошла самая крупная катастрофа в сфере атомной энергетики — взрыв реактора на четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции. Эта дата навсегда вписалась в мировую историю, как день большой трагедии.
По официальным данным, в результате взрыва на ЧАЭС пострадали 134 человека. Это работники атомной станции и спасатели, которые в первые минуты после взрыва тушили пожар на энергоблоке. А вот точное число пострадавших от радиации, которая попала в окружающую среду, до сих пор неизвестно. Специалисты говорят, что это десятки тысяч людей, которые жили в 30-километровой зоне от ЧАЭС, выходили в это время на улицу и вдыхали заражённый воздух. И хотя жителей в экстренном порядке эвакуировали из населённых пунктов, какую-то дозу радиации они получили. Но какую — неизвестно.
Над устранением последствий аварии в Чернобыльской зоне работали 526 тыс. 250 людей. Это ликвидаторы, которые расчищали от обломков крышу энергоблока, закапывали загрязненную почву и строили саркофаг над взорванным реактором, шахтеры, которые откачивали загрязненную радиацией воду, медики, сотрудники милиции, которые проводили эвакуацию жителей и в дальнейшем охраняли зону.
Один из тех, кто работал в зоне отчуждения, — запорожец Николай Ростун. Работе в запорожской милиции он посвятил 21 год. Службе он отдавался полностью, а в 1990 году получил орден «За личное мужество». Вместе со своими коллегами он задержал двух вооруженных дизертиров, которые сбежали с армии.
В 1989 году, через три года после аварии на ЧАЭС, Николая Ростуна отправили работать в зону отчуждения. Там он охранял порядок и патрулировал территорию заброшенных населенных пунктов.
— Как Вы узнали об аварии на ЧАЭС?
— На момент аварии я служил в армии в Армавире северо-кавказского военного округа. Информации об аварии там не было никакой. Мы спокойно себе служили и даже не знали о ней. Об аварии мне стало известно уже по приезду домой.
— Когда Вы попали в Чернобыльскую зону?
— Мне было 23 года, когда я приехал в зону отчуждения. Это было 1 июня 1989 года. Там я пробыл 3 месяца, до 1 сентября. Наш караул занимался охраной общественного порядка на границе 10-километровой зоны отчуждения. В мои обязанности входило пресечение мародерства и патрулирование заброшенных населенных пунктов. Мы охраняли где-то 12 сел, но наш караул был при 3 населенных пунктах. В дальние села мы выезжали по 3 человека.
На фото Николай Ростун крайний слева
— А как Вас призвали работать в зону? Отбор какой-то был?
— Я тогда работал в патрульно-постовой службе, из отдела кадров меня направили в командировку в Чернобыльскую зону. Никакого отбора не было, ездили туда почти все сотрудники по очереди. Работали в зоне по 90 дней, не дольше. Лишь по желанию можно было написать рапорт на продление срока. Но в третий раз ездить уже не разрешали. Все командировки нам оплачивали. За работу в зоне мы получали командировочные и двойной оклад.
— Не страшно было ехать?
— Нет, совсем не страшно. Раньше даже шутили, что в зоне радиации нет. Родные тоже спокойно отнеслись к тому, что я еду туда работать. Все мои коллеги, которых отправляли работать в зону, тоже спокойно к этому относились. Никаких страхов или паники не было.
— Как Вы думаете, с чем было связано такое спокойствие? С недостатком информации об опасности радиационного облучения, или же с психологической стойкостью, которая присуща милиционерам?
— Если честно, то даже не знаю. Тогда просто никто не задумывался о том, насколько опасна радиация. Информации о ней и вправду не было. Поэтому когда приходила очередь ехать в командировку в Чернобыльскую зону, то ехали без раздумий.
— Какой Вы увидели зону? Как можете её охарактеризовать?
— Спустя три года села и города, где до аварии жили люди, пришли в полное запустение. Мы увидели заброшенные дома, дворы поросшие бурьяном и разбитые дороги. В общем, невеселая картина.
— Где Вы жили?
— Мы жили лесу, в бывшем доме лесника. Там ночевал весь наш караул. Точное количество людей уже не помню, но до 20 человек было точно. Еще с нами жили собаки. Это были местные животные, которые прибились к нам и остались в нашем карауле.
На фото Николай Ростун второй справа
— А где брали еду и воду?
— Еду мы готовили себе сами. В штабе нам выдавали недельный запас продуктов. Помню, было много консервы, тушенки. В общем, питание было шикарное. Воду нам тоже привозили. Это была минеральная вода отменного качества. Недостатка еды или воды у нас никогда не было, всего хватало с головой.
— В чем Вы работали? Спецзащита какая-то была?
— Нет, работали мы в обычной форме. Единственное, что выдавали — респираторы. Лекарств для защиты организма тоже не было. Патрулировали села мы на автомобиле УАЗ и велосипедах. Но всю технику мы оставили там.
— Ощущали ли Вы влияние радиации?
— Я лично убедился в том, что радиация — это невидимый враг. Её я вообще не ощущал, хоть и наш караул был в более «грязной» зоне. На территории, где мы патрулировали, уровень радиации был большим, чем в 30 километрах от ЧАЭС. Несмотря на это, самочувствие у меня было нормальное, ни на что не жаловался. У других ребят тоже все было хорошо. А на некоторых из них поездка в Чернобыльскую зону даже позитивно повлияла. У парней, которые страдали повышенным давлением, оно стабилизировалось.
На животных и растениях действие радиации тоже не видно. Нам рассказывали, что сразу после взрыва деревья пожелтели, но мы такого не наблюдали.
— Вас осматривали врачи?
— Раз в месяц к нам приезжали дозиметристы и снимали показания наших индивидуальных дозиметров. Приезжали и врачи. Они осматривали нас, мерили давление. Но постоянного контроля за здоровьем не было.
— Знаете ли Вы какую дозу облучения получили?
— У нас при себе были индивидуальные дозиметры. Они были маленькие, как шариковые ручки. Мы их вешали себе на форму и все время ходили с ними. Потом, когда приезжали врачи, эти дозиметры с нас снимали и выписывали данные об излучении. Их потом записывали в индивидуальные книжки здоровья, а нам выдавали новые дозиметры. Но точную дозу облучения никто не знал. Всем писали одинаковые цифры, и об их точности сейчас можно только догадываться. Можно было, конечно, самим все это фиксировать, но мы же в них ничего не понимали. Нам не рассказывали как ими пользоваться, и у нас не было спецприборов для считывания информации с дозиметров. Настоящие данные могли знать только те, кто их снимал.
— Были ли у Вас после работы в Чернобыльской зоне какие-то негативные последствия для здоровья?
— Конечно. Удар пришелся по щитовидке. Сейчас, к счастью, ничего не беспокоит, но на учете стою.
— По какому графику Вы работали?
— В основном мы охраняли территорию в дневное время. То есть, с рассвета и до темноты. Ночью была дежурная смена, которая проводила охрану объектов. Караульное помещение находилось в доме лесника, где мы и жили.
На фото Николай Ростун справа
— Были ли случаи задержания нарушителей?
— Нет, у нас все было спокойно. Мы же находились на границе 10-километровой зоны, туда люди не доходили. Всех ловили еще до нас. Охрана тогда была очень бдительной. Но несмотря на это, все дома на момент нашего приезда уже были пустые. Имущество либо сами жильцы забрали с собой во время эвакуации, либо дома разграбили воры. Единственное, чем лес был интересен людям, так это фруктами, ягодами и грибами. Их там было очень много.
— А местных жителей Вы видели?
— Да, в Полесском. Мы ездили туда в магазин. Это был ближайший жилой населенный пункт. Он находился за лесом. То есть, когда мы там работали, никто людей из Полесского не эвакуировал. Там люди жили, хоть и этот посёлок получил приличную дозу радиации. Их начали эвакуировать только в 1993 году. А вообще люди не хотели покидать свои жилища. Ребята из дальнего караула рассказывали, что была такая бабушка, которую вывозили, а она через неделю возвращалась. Её снова выселят, а она снова через несколько дней приходит. Но даже несмотря на такие случаи, местные жители адекватно реагировали на нас. Никаких скандалов и происшествий между нами не происходило. Люди прекрасно понимали, что мы — не враги, что мы просто выполняем свою работу.
— Общаетесь ли Вы сейчас с теми, с кем работали в Чернобыльской зоне?
— Нет, ни с кем. В нашем карауле были ребята со всей Украины: с западных областей, Донецка, Луганска. По прибытию с зоны где-то полгода мы еще общались, а потом наши связи оборвались. Я даже не знаю, как после Чернобыля у них судьба сложилась.
— Как Вы относитесь к тому, что сейчас в Чернобыльской зоне активно развивается туризм?
— Экскурсии в зону отчуждения я не считаю опасными. Там действительно есть чистые места, где людям находиться безопасно. И так было еще в те времена, когда я там работал. Например, мы с караулом пару раз выезжали в Чернобыль. Там жили люди, работали магазины. И мы там скупались. Что удивительно, Чернобыль находится в 12 километрах от Припяти, но там уровень радиации был намного меньше, чем у нас в карауле. Это объясняется тем, что после взрыва ветер раздувал радиационную пыль в разные места. В какую сторону он сильнее дул, там больше загрязнена территория.
— А как на счет сталкеров, которые проходят в зону отчуждения незаконно?
— Я их совсем не поддерживаю. Ведь радиация — это такая штука, которая неизвестно как и когда может сработать. Сталкеры же не знают, сколько в том или ином месте лежит этой радиации. Поэтому нелегальные поездки в зону — очень рискованное решение. Если говорить об официальных экскурсиях, то там все тщательно проверяется, прокладываются безопасные маршруты. А когда ты идешь сам, то неизвестно, что ты можешь «заработать» для здоровья и какую дозу облучения получить.
Читайте также: Радиация зашкаливала: запорожец побывал в подвале, где хранятся костюмы ликвидаторов аварии на ЧАЭС — фото, видео
Фото из архива Николая Ростуна
Сообщение Запорожец рассказал, как после взрыва на ЧАЭС работал на границе 10-километровой зоны отчуждения — ретро-фото появились сначала на Индустриалка — новости Запорожья.
Источник: http://iz.com.ua/zaporoje/zaporozhets-rasskazal-kak-posle-vzryiva-na-chaes-rabotal-na-granitse-10-kilometrovoy-zonyi-otchuzhdeniya-retro-foto
Мы в Telegram, наш Telegram bot — @zpua_bot, Мы в Viber, Мы на Facebook
